Терри VS Исайя.
Два профессора. Или Верещагин, Цион и короткоствол
Все (?) знают Верещагина. Все (?) знают Циона. Оба были замечательными людьми и, как это часто бывает с замечательными людьми, также оба обладали довольно скверным характером. И вот что произошло, когда они повздорили:
Верещагин снял помещение в редакции одной из бульварных газет, владельцем которой был выходец из России, бывший преподаватель Петербургской медико-хирургической академии Цион – человек неважный и хитрый.
Но выставка закончилась раньше, чем предполагалось. Это видно из письма Тургенева Дмитрию Васильевичу Григоровичу: «...Здесь на днях Верещагин поколотил редактора.., в залах которого были выставлены новые (весьма замечательные) картины нашего бурного живописца. Этот редактор... (Цион – одесский еврей, бывший профессор)... Но вам лучше всякого другого известно, как трудно «варить пиво» с Верещагиным. Выставку картин закрыли; а жаль – публики ходило много, они производили великое впечатление. Впрочем, он отправляется на выставку в Берлин, где, наверное, будет иметь столько же успеха,' как и в Вене».
Сам Верещагин в письме к В. В. Стасову (от 15-27 декабря 1881 г.) писал, что доктор Цион оскорбил его знакомого, а ему надерзил. «Тогда, – признается Василий Васильевич, – я ударил его по роже два раза шляпою, которую держал в руке; на вытянутый им из кармана револьвер я вынул свой и направил ему в лоб, так что он опустил оружие и сказал, что он сказал мне грубость по-приятельски».
У меня сохранились «воспоминания» литератора М.И. Ванюкова, опубликованные в журнале «Голос минувшего». Интерес представляет здесь глава «Русский Париж», касающаяся того же инцидента. Когда редактор Цион, «бывший профессор-ретроград в медицинской академии в Петербурге, – пишет Ванюков, – вздумал фанфаронить перед Верещагиным, тот ударил его шляпою по носу, а потом напечатал в газетах «опровержение слуха, что будто у него с г. Ционом дело дошло до подсвечников». Парижская публика, всегда сочувствующая смелым людям и презирающая трусов, которые не имеют защищать свою честь, очень сочувствовала Верещагину». Там же М. И. Ванюков отмечал: «Верещагин даже очень популярен в Париже, главным образом, конечно, за свои военные картины, которыми он старается отучить человечество от войны».
Верещагин снял помещение в редакции одной из бульварных газет, владельцем которой был выходец из России, бывший преподаватель Петербургской медико-хирургической академии Цион – человек неважный и хитрый.
Но выставка закончилась раньше, чем предполагалось. Это видно из письма Тургенева Дмитрию Васильевичу Григоровичу: «...Здесь на днях Верещагин поколотил редактора.., в залах которого были выставлены новые (весьма замечательные) картины нашего бурного живописца. Этот редактор... (Цион – одесский еврей, бывший профессор)... Но вам лучше всякого другого известно, как трудно «варить пиво» с Верещагиным. Выставку картин закрыли; а жаль – публики ходило много, они производили великое впечатление. Впрочем, он отправляется на выставку в Берлин, где, наверное, будет иметь столько же успеха,' как и в Вене».
Сам Верещагин в письме к В. В. Стасову (от 15-27 декабря 1881 г.) писал, что доктор Цион оскорбил его знакомого, а ему надерзил. «Тогда, – признается Василий Васильевич, – я ударил его по роже два раза шляпою, которую держал в руке; на вытянутый им из кармана револьвер я вынул свой и направил ему в лоб, так что он опустил оружие и сказал, что он сказал мне грубость по-приятельски».
У меня сохранились «воспоминания» литератора М.И. Ванюкова, опубликованные в журнале «Голос минувшего». Интерес представляет здесь глава «Русский Париж», касающаяся того же инцидента. Когда редактор Цион, «бывший профессор-ретроград в медицинской академии в Петербурге, – пишет Ванюков, – вздумал фанфаронить перед Верещагиным, тот ударил его шляпою по носу, а потом напечатал в газетах «опровержение слуха, что будто у него с г. Ционом дело дошло до подсвечников». Парижская публика, всегда сочувствующая смелым людям и презирающая трусов, которые не имеют защищать свою честь, очень сочувствовала Верещагину». Там же М. И. Ванюков отмечал: «Верещагин даже очень популярен в Париже, главным образом, конечно, за свои военные картины, которыми он старается отучить человечество от войны».
Лизать на пляже / Лежать на пляже
Старые песни. Об этом самом, ага
Когда я был (а вы не были) десантником. Именно так все (примерно) и выглядело
Sontrack
Одна из. Моих любимых
Старая добрая песенка. Новогодняя, ясен хуй
Маршал Хуков против Шаляпина. Жуков проигрывает
Тот, кто читал Жукова - не читал Шаляпина. Тот, кто читал Шаляпина - не читал Жукова. Я, бля, один такой, разносторонний.
Товарищ Жуков:
Потом Кузьма, старший мальчик, позвал меня на кухню обедать. Я здорово проголодался и с аппетитом принялся за еду. Но тут случился со мной непредвиденный казус. Я не знал существовавшего порядка, по которому вначале из общего большого блюда едят только щи без мяса, а под конец, когда старшая мастерица постучит по блюду, можно взять кусочек мяса. Сразу выловил пару кусочков мяса, с удовольствием их проглотил и уже начал вылавливать третий, как неожиданно получил ложкой по лбу, да такой удар, что сразу образовалась шишка.
Опубликовано в 1969 году.
Господин Шаляпин:
Хозяин кормил недурно, но мне очень часто не хватало времени для того, чтоб поесть досыта. А тут еще был очень неудачный порядок: щи подавались в общей миске, и все должны были сначала хлебать пустые щи, а потом, когда дневальный мастер ударял по краю миски ложкой, можно было таскать и мясо. Само собою разумеется, что следовало торопиться, доставать куски покрупнее и почаще. Ну, а когда большие замечали, что быстро жуешь куски или глотаешь их недожеванными, дневальный мастер ударял по лбу ложкой:
– Не торопись, стерва!
Умелый человек и деревянной ложкой может посадить на лбу солидный желвак!
Опубликовано в 1959 году, если не раньше. Ясно до очевидности, что именно этот фрагмент из воспоминаний Федора Ивановича использовал товарищ Л. Негр, написавший за Жукова его "Воспоминания и размышления". В связи с чем возникают обоснованные сомнения и в этом эпизоде из жизни Георгия Константиновича.
Товарищ Жуков:
Потом Кузьма, старший мальчик, позвал меня на кухню обедать. Я здорово проголодался и с аппетитом принялся за еду. Но тут случился со мной непредвиденный казус. Я не знал существовавшего порядка, по которому вначале из общего большого блюда едят только щи без мяса, а под конец, когда старшая мастерица постучит по блюду, можно взять кусочек мяса. Сразу выловил пару кусочков мяса, с удовольствием их проглотил и уже начал вылавливать третий, как неожиданно получил ложкой по лбу, да такой удар, что сразу образовалась шишка.
Опубликовано в 1969 году.
Господин Шаляпин:
Хозяин кормил недурно, но мне очень часто не хватало времени для того, чтоб поесть досыта. А тут еще был очень неудачный порядок: щи подавались в общей миске, и все должны были сначала хлебать пустые щи, а потом, когда дневальный мастер ударял по краю миски ложкой, можно было таскать и мясо. Само собою разумеется, что следовало торопиться, доставать куски покрупнее и почаще. Ну, а когда большие замечали, что быстро жуешь куски или глотаешь их недожеванными, дневальный мастер ударял по лбу ложкой:
– Не торопись, стерва!
Умелый человек и деревянной ложкой может посадить на лбу солидный желвак!
Опубликовано в 1959 году, если не раньше. Ясно до очевидности, что именно этот фрагмент из воспоминаний Федора Ивановича использовал товарищ Л. Негр, написавший за Жукова его "Воспоминания и размышления". В связи с чем возникают обоснованные сомнения и в этом эпизоде из жизни Георгия Константиновича.
